СРОЧНО ПЛИЗ!1
Петух ходил с важно поднятой головой. Когда кто-нибудь из ребят
протягивал ему угощенье, он сначала внимательно разглядывал, что там лежит на
ладошке, и, если ему не нравилось, проходил мимо.
Я долго любовался петухом. Уж очень он был наряден! Любой сельский
двор мог бы украсить. Что – двор? Всю улицу! Но что делает красавец в
московском скверике, зажатом со всех сторон домами? Как он сюда попал?
— Это твой петух? – спросил я одного серьёзного мальчика, который, заложив
руки за спину, ходил за петухом.
— Нет, он бабушки Наташи… Вон она на лавочке сидит.
Я подошёл к старушке в белом платочке.
— Какой красивый у вас петух, — поздоровавшись, сказал я. – На Птичьем
рынке купили?
— Это на каком ещё Птичьем рынке? – не поняла старушка. – Что вы! Я ведь в
деревне живу. Это меня сын сюда затребовал – помочь ему надо. Вот и приехала.
А с петухом такая история вышла… Кур-то своих я у соседей оставила, а его,
сердешного, хотела того… в кастрюлю. А он взял да и спрятался. Всё кругом
облазила – как сквозь землю провалился. Ну, отправилась я в дорогу. Иду на
станцию. Километра три уже прошла. Чую – кто-то у меня позади вроде как бы
покряхтывает. Оглядываюсь – батюшки! – мой Петя. Гребень на боку, крыло одно
до земли опущено – притомился бедняга. Я его начала ругать: то прятался,
шельмец, найти не могла, а теперь – здравствуйте! – объявился. А что мне с тобой
теперь делать? А Петя мой ещё стоит – голову то поднимет, то опустит, клювик
раскрытый, словно сказать чего хочет. И так мне жалко его стало. Не виноват ведь
он. Это я перед ним кругом виноватая. Посадила его в корзину. А он тяжёлый –
страсть! Но ничего – дотащила до станции. Села в поезд. И покатили мы с ним в
столицу нашей Родины…
Петух, видимо, понял, что речь идёт о нём, подошёл поближе.
— А петь-то в Москве не разучился?
— Поёт! И ещё как! – с гордостью сказала старушка.
И тут вдруг петух, как в подтверждение этих слов, взлетел на спинку
лавочки, вытянул шею, поднатужился и выдал такое радостное ку-ка-ре-ку, что
даже на другой стороне улицы прохожие остановились. Остановились, повертели
головами – не почудилось ли? – нашли глазами певца, улыбнулись и пошли
дальше.
Долго я ещё вспоминал бабушку Наташу и её замечательного петуха. Как
удивительно, без слов они понимают друг друга и отдают друг другу тепло своих
сердец.
Докажи что выражение <<Мы в ответе за тех, кого приручили>> подходит к этому произведению. ЗА РАНЕЕ СПАСИБО!
Ответ:
Объяснение:
Многое в судьбе и творчестве Астафьева определила война. Поэтому о войне и его самый первый рассказ «Гражданский человек», отзвуки войны – в самых «мирных» его произведениях. Символично, однако, что уже в первом рассказе самой заветной была мысль о воине как о сугубо мирном гражданском человеке, «ибо только так, очень гражданским, очень мирным человеком представлял себе Мотю». Пафос же других «военных» произведений В. Астафьева лучше всего передан в одной из самых философских и трагедийных книг писателя – повести «Пастух и пастушка», в словах интеллигента Ланцова: «Эта война должна быть последней! Последней! Или люди недостойны называться людьми! Недостойны жить на земле! Недостойны пользоваться ее дарами, жрать хлеб, мясо, рыбу, коптить землю. Прав Карышев, сто раз прав – одно свято на земле: материнство, рождающее жизнь, и труд землепашца, вскармливающий ее».
Исследователь Н. Яновский, выявляя концепцию войны в творчестве В. Астафьева, выделяет два суждения: война – необходимость защиты Отечества и война – состояние, противоестественное человеческой природе. Думается, можно добавить: писатель, как никто другой, показал, что война – тяжкий, порой непосильный труд, неимоверное физическое напряжение. В. Астафьев и в военной теме остается верен своему всегдашнему, в сокровенной сути постоянному, убеждению: солдаты были людьми прежде всего. А люди – разные, поэтому герои «военных» произведений писателя столь далеки от стереотипного «героя», в котором непременно соблюдена дозировка: «сто граммов положительного и пятьдесят отрицательного». Книги его сильны «прежде всего мыслями и чувствами, заложенными в них, а не грохотом боев и количеством подожженных танков». Не так часто, например, приходится встречать пусть и не ласкающую слух и душу, зато верную мысль: «Не было бы страшного бедствия, войны – не было бы тех колоссальных потерь, которые мы понесли, не опустела б так и русская деревня, не зарастали бы жалицей и чернобылом пашни, и пахарь занимался бы своим вечным и великим трудом»; «На войне выбиты не только взрослые мужчины, но и те поколения людей, которые должны были от них произойти. А трагедия вдов? Сирот!»
Художнически осмысливая войну, В. Астафьев все более сосредоточивается на том, что сделала она с человеческой душой. Больше всего он озабочен тем, чтобы сказать правду: «Что бы мне хотелось видеть в прозе о войне? Правду! Всю жестокую, но необходимую правду, для того, чтобы человечество узнав ее, было благоразумней».